Автостоп и горы

Дебют занес меня в кабинеты мрачных полицейских Алтайского края и начальников ЦПЭ в Горном Алтае. Я был единственным журналистом из Москвы, отправившимся тогда спонтанно в Сибирь, и освещавшим несостоявшийся «Марш за федерализацию Сибири». Недавняя экспедиция на Черное море завершилась тем, что в меня стреляли из дробовика пьяные охотники, представившиеся драгдилерами. Я кубарем летел с горы, а внизу спокойно так плескалось море в Геленджикской бухте и ездили машины по трассе «Дон». Пока автостопом я доволен.

До того, как 1 августа 2014 года моя подруга Маша вытащила меня на федеральную трассу «Волга» и застопила машину, которая провезла нас тысячу километров, до берега реки Вятки, я понятия не имел о вольных путешествиях. Все, что знал об автостопе: сценка из фильма «Джей и Молчаливый Боб», в которой бродяга за «подвезти» предлагает минет. Забавно, но если всерьез – геи, правда, пассивные, встречаются на автодорогах и пристают к путешественникам. Нам же попадались гетеросексуалы – вежливые молчаливые студенты и говорливые дальнобойщики. Некоторые даже верили в НЛО и были сталинистами. Впрочем, каждый десятый остановивший водитель – бывший автостопщик или человек, хлебнувший горя на трассе из-за поломки и теперь распахивающий дверцу каждому голосующему.

В процессе я научился пьянеть от энергетиков, пользоваться Яндекс.Картами, выучил половину региональных автономеров и похудел на 20 килограммов. Четырежды пересек Урал, разжигал костры в ста километрах от монгольской границы, замерзал по пути в Мурманск, искупался в Ледовитом океане и навсегда влюбился в горные пейзажи. Приспособился преодолевать с огромным рюкзаком недоступные до этого расстояния. Вскоре я сам учил автостопу знакомых леваков.

Когда я впервые собирался в путь, то почему-то купил в магазине ровно 70 банок консервов: от тушенки до ананасов. Килограммов тридцать. Это очень развеселило Марию. И лишь треть покупок ушла в 80-литровый рюкзак. С каждой поездкой вещей в него я укладывал все меньше, но он становился все тяжелее. Нелепую однослойную палатку из «Ашана» сменила серьезная, смешной спальник я заменил армейским. Да и рюкзаки обновлялись на более техносовершенные. Процесс выбора снаряги приятный, об этом можно много говорить, но читателю это вряд ли интересно.

Выходишь из дома, сгибаешься под рюкзаком, что вначале весит 30 килограммов. Метро, вокзал, электричка – адреналин. Затем день-два, пока не покинешь скучную часть России. Уже такую знакомую. Рубежи, после которых захватывает дух открытий: Медвежьегорск в Карелии, Горячий ключ на Кубани, Сим на Урале. Потом рывок – Заполярье, Кавказский хребет, или навстречу реке Катунь на Алтае. Есть ли в повторяемых маршрутах сантименты? Да, в сопках Кольского полуострова я поглядываю за поворот: не видна ли стела Мурманска? Сердце ёкает при подъезде к селу-городку Майме, на Алтае, который горный.

Говорить, что автостоп принес свободу, открыл горизонты – банально. Но признаю, – это так и есть. Я годами пересматривал реалити-шоу на «Дискавери» и «Национальной географии», мечтал о чем-то далеком, не представляя, как туда попасть. Бюджетно. Потом получилось так, что каждый день вспоминаешь лето, пересматриваешь тысячи фото. Россия, невыносимая в центрах: Москва и Петербург, – богиня там, где ревут горные реки, а полярные облака висят низко над землей. Есть документальный цикл – «Счастливые люди» Васюкова и Тарковского: картина жизни, замкнутой на Енисее. Когда я его включаю, то хочется собрать рюкзак, закрыть дверь в квартире и устремиться в путь. Тянет глубинка.

В автостопе к свободе полагаются и побочные эффекты. Интересный собеседник среди водителей попадается через два-три человека. Разговоры либо клёвые: о бытие регионов, судьбе человека, – либо вымученные. Расспросы, как дежавю: что едите, где ночуете, на что живете и есть ли дети. По реакции непонятно: это что, правда, так интересно? Один раз мой банальный ответ, однозначно, понравился. Андрей, бывший журналист из Ростова, что на Дону, похвалил: «Ты неправильный автостопщик. Мясо ешь. Все, кого подвозил, – фрики какие-то, веганы». Приятно, когда тебя не принимают за хипстера.

То лето мы открывали в скромных походах по Кавказскому хребту. Там было слишком людно и жарко, и мы уехали в русскую Гиперборею, родину Марии. На трассе до Волховских краев припекало, хотелось залечь у первой попавшейся реки. Наблюдали, как блондинка едет по обочине задом целый километр. Вспоминается, как тормозит легковушка с бритоголовым гражданином Таджикистана. Он извиняется за восточную музыку. Потом проносятся области, меняются водители. В Тверской области нам останавливает рокер из Белоруссии и показывает пистолет. «Иногда разные долбо*** садятся», – поясняет он.

Ночь застигает нас рядом с рекой Волхов. Туман, вода красного цвета, ил на дне. Затем ночей мы не видели, достигнув краев, где начинается ареал полярного дня. Болота, мохнатые валуны, река Сегеж. На тысячу километров по пальцам пересчитать поселки и заправки. Уйти в нирвану мешает шум трассы «Кола» и придорожная свалка.

Потом был минивен на пятьсот километров с разговорчивыми парнями родом из Апатит. Они перебрались в Петербург и ехали навестить родных и сослать огромного кота Эрика. Но когда разговор перешел на Украину, у меня завяли уши. «Бандеровцы, всю историю русскому миру изменяли. Алкаши и проститутки», – считал Андрей.

Погода и непогода менялись на Кольском полуострове как в калейдоскопе. Мы увидели его под теплым солнцем, голосовали последние сотни километров под дождем и шли по Мурманску, ежась от холода. Погрузились в сон под пробивающиеся сквозь шторы лучи полночной звезды по имени Солнце. Над кроватью, в квартире Тани, экс-гауляйтера умершей партии, висел флаг НБП. Отчего – не знаю, но Мурманск мне понравился с первого раза, еще в 2014 году. Тогда была холодная прошлогодняя октябрьская ночь. Мы пришли к бывшей нацболке Яне, отогрелись в ванне после двух дней автостопа. С утра кричали чайки, летая над сопками, на которых стоял современный город, окруженный мало тронутой природой.

Троллейбусы и автобусы в городе водят почти сплошь девушки. Местные выделяются своей незагорелой кожей. На улицах продают семгу. Мы решали, куда направиться? Были десятки маршрутов, а выбрано два. Полуостров Рыбачий, где мыс Немецкий максимально врезается в Баренцево море. И Хибины, эпичный горный массив. Планы добраться до Териберки и побродить по Терскому берегу мы оставили на иной год.

Июнь близится к концу. Я сбросил всю одежду и вошел в мой первый океан – Ледовитый. Баренцево море все-таки его сегмент? Далеко уплыть не удалось, каменное дно уходило в темноту, а прибой яростно бился об скалы. Море пугало своей синевой, запахами гнилых водорослей и историей. В мировую войну тысячи моряков быстро и мучительно утонули здесь, когда атаки на корабли имели успех. Я вышел на берег и одевался дрожащими пальцами, пальцы ног отходили от холода еще час.

Добрались мы до дороги на Рыбачий быстро. Боги Севера были к нам благосклонны: голосовали каждый раз меньше минуты. Автостоп – чем севернее, тем легче. Таковы нравы населения. Бывает, остановится заказной автобус – и везет семь сотен километров. Московские номера, что посещают Заполярье, не тормозят, а их водители улюлюкают, когда видят велосипедистов или пешеходов. Как обезьяны в зоопарке.

Солнечный день – и такие стояли всю неделю. Половину времени я шел в шортах и футболке. Сперва мы вступили на малозаметную грунтовку. Бурлила река Титовка и ее многоступенчатый водопад. Развалины ГЭС. Ниже по реке сожженные в 90-е государевыми людьми мосты: чтобы меньше ловили рыбу и гуляли. Титовка была рубежом, до которого дошли немцы в 1941 году. Сопки усеяны ржавыми остатками железа, что убивало, а в камнях выбиты окопы и блиндажи. По дорогам, что строили немцы, – еще ездят.

Армия свастики меня не волнует. Мы отдыхаем в беседке; там плакат, что грозит мусорящим карой от «патруля эко-гомосексуалистов». Дальше – березовые и еловые лески, непрерывные озера, маленькие ледники. Мы заходим на сопки, покрытые сухим ягелем, и любуемся игрой неба и камня: оттенки красного. Смотрим с высоты на губу Кутовую, за синевой которой восточные берега Рыбачьего полуострова. Там уже больше арктическое плато с оазисами леса. Иногда застреваем на бродах, топим ноги в иле, находим водопады. Ночуем в прекрасных местах: палатка встает на мягкий ягель, который еще и великолепно готовит еду на костре. В августе здесь будет полно грибов и ягод. Заполярье закрепляется в моей памяти.

Комары не тревожат, а по тундре разъезжают морпехи на БТРах. Карликовые гарнизоны – руины: упавшие столбы «Стоп! Собственность Минобороны», свалки из ржавых машин и военные в штанах «Адидас». От армии, рыбаков и ученых здесь много заброшенных поселков: Озерки, Вайда-губа и другие. На обратном пути консервы на исходе, ради забавы стоплю армейцев, но они ругаются, и нас берут квадроциклисты. Мы – первые автостопщики, которых так подвезли? До Мурманска добрались, когда помогли загрузить проезжавший по делам ЗИЛ дровами.

Снежный ветер сбивал с ног, если бы не рюкзак, я мог сесть на пятую точку. Одежда леденела. До ближайшего города – Кирова – было километров 25, а на горном плато бушевал буран, ограничивший видимость до пятидесяти метров. Заблудились, и вместо перевала видели непонятно какой горный цирк. Так начался июль. Недавно светило солнце, а мы радостно взбирались на перевал Южный Рисчор, посмотрев на Красивый водопад на реке Рисйок, как нам объяснил гид с базы «Кунийок». На его шее висел Молот Тора.

...Мы захотели Хибин, и нам не везло. Первый раз на северах мы голосовали безрезультатно часа три. Когда нас высадили в Кирове, пассажиры «Газели» успели рассказать, что нас съедят медведи, а мы жутко хотели спать. Доползли – а какое было жаркое солнце! – к озеру Малый Вудъявр и спрятались в палатке. Я плавал, и мы ловили зачем-то рыбу, что там не водится. Шли к озеру Длинному, где попали в плен ливня на сутки. Ягель вымок и отказался гореть. Кофе я делал час, пока не задубел и не побежал купаться в озере, отчего потом долго отогревался в спальном мешке.

Полярный день перевернул ритм жизни. Мы отходили ко сну утром и пробуждались в полдень. Шли вечером и ночью. Хибины были чертовски зрелищными. Не такие высокие, как горы на Алтае: их вершины достигают тысячи метров и немногим более. Лесотундра кончается на высоте 500 метров, дальше – голые горы с вечными снежниками, которые регулярно закрывались туманами. Плоские вершины с лишайниками – арктическая пустыня. Многочисленные речные стоки, заросшие лесом.

Четвертый день, и мы дошли маршем до палаточного городка у реки Кунийок. В реку было чревато входить. Бурная и глубокая. Под горло. Прибалт, замерзнув на перевале Петрелиус, гулял, укутавшись в спальник. Семейная пара из Оленегорска болтала с нами: «В этом году мы лета не видели, все плюс 6-8 да дожди. Но мы не уедем – природа люба». И мы ушли на озеро Академическое, на высоту 754 метра; выше этого нет озера в европейской России. Я должен был принять там ванну и дочитать книгу о ногайцах. Полил дождь….

«Люди! Ура!» – закричала Маша после десятичасовых блужданий в буране, а она в них попадала не впервой. Мы уклонились на юг, до притока Южного Каскаснюнйока. Сложное саамское название. Шли по мокрой тундре, пробирались по сыпухам, продвигались по кромке ущелья, на дне которого подо льдом чернела река. Пока не увидели двух человек с клуба «Веломурман», четверка которых совершала многодневный маршрут. Потом: подъем по занесенной дороге, перевал Академический, вершина Кикусвумчорр (1141), снежник, под снегом каша из валунов и топкой грязи. И спуск туда, где на голову не падал снег. Весело и страшно в буране. Трековые кроссовки я потом сдал по гарантии. Умерли.

Бросая вновь летом Москву, я положил в рюкзак сборник репортера Марины Ахмедовой «Уроки украинского». Хватило на пару дневок. Прошлый раз я читал тюремные мемуары Эдуарда Лимонова. Иногда окружающий мир так гармоничен, что надо впустить в него человеческую драму, иначе как-то слишком хорошо получается.

Первый раз, вторгаясь в Сибирь, я не спал половину из четырех ночей, которые пришлись на дорогу. Все необычно: величественные грозы, иные леса, байки водителей про стаи волков, что едят путников. Мутная Обь, в которую опасался залазить. Холодные туманы на обратном пути и горизонт, который не кончается. Обжитые окрестности дороги «Иртыш» отложились, как невесть какая глухомань.

В этом августе Сибирь приняла нас вновь, и немолодые дальнобойщики рассказывали уже о медведях, что бродят вокруг ночных стоянок фур в Забайкалье. Я смотрел на серые омские и тюменские поселения и гадал: сколько же людей охотно живут на заболоченных равнинах? В деревнях и городах, огни которых виднелись ночами, километрах в пяти-десяти от федералки. Но настоящая глушь, с порожистыми реками, буреломами, топями и одним населенным пунктом на сто-двести километров, была далеко на севере и на востоке, куда нам еще предстоит проникнуть. Пока чудес мы ждали от Алтая.

В Новосибирске нас обокрали. Это на время разрушило мир, который улыбался за пределами Москвы. Мы оставили позади: купание в Волге с зеленым планктоном, пензенскую фуру, что везла два дня, особенности татарских пирожков в кафе. Столица Сибири окатила ливнем, и до Обского моря мы добрались на электричке. Под утро воспитанники Бердского детдома обчистили дивный пляж, поросший облепихой: ушли мои трековые кроссовки, чьи-то рюкзаки. Почему я так решил? Так объяснили опустившиеся гангстеры, отсидевшие по паре десятилетий. Они жили по соседству в самодельных палатках, пили водку, собирали грибы, любили «Короля и шута» и, в конце концов, утомили своими историями про жили-были…

Горный Алтай – отец Оби; Сибирь и Азия. Близость Монголии. Вершины гор, тайга, степи, плато, перевалы и прижимы – каждый уголок отличен от другого. Про Чуйский тракт, который идёт от Бийска в Китай, «Дискавери» сняли слабую документалистику. Фильм равносилен катанию автостопом между городами: купил магнитик, переспал на вписке и считаешь, что был где-то. Стоп для меня сокращал расстояние к природе. Дальше – пешком. Автостоп без того, чтобы забрести в глухомань, это все равно, что смотреть карикатурный «Вертикальный предел» взамен «Прикоснуться к пустоте».

Поначалу мы немного ошиблись: появились на чересчур модном озере – Телецком. Как только минули Горно-Алтайск, упала ночь. Остановившийся алтаец пригласил переночевать на его турбазе. Везший до этого томский музыкант советовал при встрече с алтайцами держать нож поближе. Мы тревожились, но согласились. Валерий оказался интеллигентным шаманом, угостил ужином, разрешил пользоваться купальней, пожелал счастья и убыл по делам. На следующий день мы брели по берегу озера: 78 километров длины, почти полкилометра глубины, скальные обрывы, кусочки песчаных пляжей. Прекрасная вода, хочешь – пей, или купайся. Потом эта прозрачная вода течет рекой Бией, чтобы слиться с мелового цвета Катунью и продолжить жизнь в русле Оби.

Вокруг были толпы «матрасников», дачи москвичей, а таежная тропа на южный берег к руслу Чулышмана не представляла эстетического интереса. «Рядом, у кордона, весной мужскую ногу нашли: медведи живут», – предупредил горный инструктор, охранявший дачу богатого человека. Мы полазили в окрестностях, вымокли под ливнями, поболтали с молодыми анархами; прикольно было встретить наивных субкультурщиков, которые, не имея карты, хотели попасть в диковатую Туву; а нас ждало что-то другое.

Кстати, на Алтай стремится много городских сумасшедших. Здесь их окрестили рерихнутыми и шизотериками. Веганы-эзотерики и прочая забавная фауна. Они ждут чего-то от неких мест силы, где непонятно что влияет и на что. Себя они считают милыми котиками и безобидны, пока не лезут в горы. В 2012 году был случай, когда группа таких бросила повредившую ногу пенсионерку, на медвежьей тропе. Ее труп нашли спустя два месяца. На берегу Телецкого дредастые чуваки в индийских одеяниях курили коноплю. Многие едут на Алтай: травка там растет в изобилии.

В Усть-Сёме я смакую соленый чай с молоком, – питьё горцев и кочевников. Нам остаётся чуть-чуть до новой цели. Деревня не освещена, дождь хлещет, машины не тормозят, а их поток редеет. Мне хочется в туалет; я еле успеваю застегнуть ширинку, как мелькает «Ландкрузер». Получается смешно, когда сзади подбегает Мария, но к счастью, водитель из тех, кто всегда кого-то подвозит. Он строит дачу в Элекмонаре, и подбросит нас до Чемала.

Старое русское село. На закрывшемся уже рынке выпивает молодежь и бьет бутылки. С горных экскурсий подъезжают последние партии отдыхающих на покрытых грязью «Уралах». Идем семь километров по раскисшим грунтовкам к дикому кемпингу. Ничего себе Алтай! В том году мы не видели ни одного пасмурного дня. Наконец – Катунь, левая артерия Оби. Погруженная во тьму ночи, она сюрреалистически грохочет, а берег реки виден только с фонарем. Пока я ставлю палатку, флегматичная Маша приносит котелок воды пополам с песком. Моемся, пьем воду с привкусом мела. Утром, собирая лагерь, я потревожил гадюку и понял, почему плохо спал.

Мы лазим по окрестностям села: купания в одноименной горной реке, козьи тропы, берега Катуни из скал черного сланца и гранита. Катунь здесь течет в «Чемальской трубе», где ее жмут горы. Видны удары наводнения 2014 года: картинно разорванный мост. Скучные христиане по часу толпятся на солнцепеке, чтобы пройти по висящему мосту и перекреститься у островного скита Патмос. Внизу хороший пляж, но не популярный.

В Чемале живут, в основном, туристами. Комнату на двоих нам сдают за 600 рублей. Перестройка обрушила зажиточную сельскую экономику, а приток отдыхающих вызвал нелюбовь к селу у алтайцев из южных районов, Онгудайского и Улаганского. Цены в республике чуть выше, чем у нас, а в сетевых магазинах, как «Магнит» и «Мария-Ра», практически идентичные. Много продуктового ширпотреба с Алтайского края. Невкусно.

От Элекмонара мы идем к Каракольским озерам. Они ожидают на высоте двух километров, а от Чемальского тракта в 35 километрах разбитых грунтовок и тропинок. Плечи трещат под рюкзаками. Печет: мы через каждые два часа купались в реках Элекмонар и Каракол. Утром они ледяные, днем прохладные. Чем выше поднимаемся, тем больший костер палим вечерами – холодает. Уединившись в палатке, засыпали под тревожные шорохи алтайского леса. Потом, делая соло-походы, я несколько раз пал жертвой присущих ночи ирреальных фобий и клал нож под голову.

Мы были не одиноки в желании достичь озера, но единственные добрались ногами. Другие сокращали путь на вездеходах. Как поклонник походника старой школы Сергея Коровяковского, я отпускаю шутки в адрес тех, что сопит на тропе в сандалиях и с трековыми палками. Зачем они им? Хотя в горах кого только не встретишь. Я поболтал с мужчиной, которого сломал 800-метровый трехчасовой подъем. Полил дождь, он и семья спрятались в палатке; потом бросили ее и полрюкзака, и давай искать гостиницу.

Семь озер в горном цирке: причудливые валуны на дне, кедровник по периметру, выше – почти тундра. Дни: либо солнце, либо дожди, когда туман за минуты накрывает озера и так же быстро уходит. Описывать трудно, лучше смотреть наши фото. Тогда охватить взглядом панораму было легче с заставленного турами перевала Багаташ, где я встретил известного в узких кругах краеведа Анатолия Шодоева. Потом час спускался по горной щели, весело прыгал по курумнику к первому озеру. Когда у тебя гудят ноги, спина залита потом, а сердце ёкает из-за шансов улететь кувырком вниз – это прекрасно!

Мы разделились: я отправился дальше и заблудился. Уходя с Каракольских, хотелось радиальной прогулки, но я промахнулся на пересечении конных троп. Подбирал маршрут по карте вдоль безымянных речушек и взял пол-литра воды. Я покинул нагорье, прошел скалы имени «Горных духов», вышел на пустую палатку французов. Тридцать километров, подъем за спуском, колено, что не стало сгибаться, безлюдье, и ни капли воды. До заката оставалось два часа. Я вспомнил слова новосибирского инструктора Саши с озер: «А я здесь медведя месяц назад в кустах вспугнул». Наконец, река Четкир, а потом и изба с двумя Евгениями, и миска супа с застреленного парнокопытного. Потом часы по грунтовке, и голосую на тракте. Тормозят местные бабушки и выносят вердикт: «Совсем молодежь с ума сошла». В итоге я прошел 45 километров, марафонская дистанция: тело болит, и думал, что порвал мениск.

Встречи с Алтаем я ждал год с того дня, как впервые покинул его. Зимой пересматривал видео об Ороктойском мосте. Кто был – поймет. Там Катунь течет в ущелье из скал причудливой формы. Говорят, под мостом глубина 70 метров, но как-то….

Двухнедельный поход на Аккемский перевал, где, если повезет, видна Белуха, из-за болящего колена был аннулирован. Я ушел бродить вдоль Катуни. Она красива: пороги, острова, и горы, по мере удаления от Чемала все выше. Огорчала невозможность нормально поплавать из-за течения. Ломать кости об скалы и тонуть мне рано. Ночевка. В деревне Еланда посмотрел ритуальный водопад Ары-тур. Его владелец выставил плакат с просьбой уважать богов в обмен на «чистую белую полосу по жизни». Вечером показался Ороктойский, подвесной, но железный мост. Я шел по его шпалам, а внизу удивительно тихо текла сжатая скалами Катунь. Мечта воочию вышла не совсем такая, как на видео: строительный мусор, скалы, покрытые грязью с паводка. Ночью Тельдекпенские пороги безумно ревели, а прибой и сыпучий песок, не утопив кроссовки, не давали набрать воды в котелок. Утром я сидел несколько часов на берегу и просто впитывал в себя этот мир.

Прощаясь с Алтаем, я вернулся к автостопу. На юг по Чуйскому тракту: Семинский невзрачный перевал и красавец из серпантинов – перевал Чике-Таман. «Буханка» с манжерокцами, едущими в Кош-Агачский район ловить рыбу, довозит до слияния Чуи и Катуни ниже села Иня, где в эру Гулага построили известный мост. Онгудайский Алтай здесь – это красноватые оттенки, плато, курганы, сожженная солнцем трава, горы в речной долине сразу ввысь под два километра. Они почти нагие, лес минимален и не прячет их изгибы и линии. Тайга на вершинах горит, на полсотни километров сухо пахнет дымом; поначалу это романтично, но к закату побаливает голова. Я долго не ставлю палатку: вылетающая из каньона Чуя и сумерки гипнотизируют. Брожу, чтобы найти место под лагерь: берега неровные, голыши вперемешку с засохшим илом. Вижу стоянку пастухов на ровном песке. Так начался сентябрь и путь назад.

Стоит попробовать объезжать Россию, – и процесс не остановить. Отказываешься накануне сезона от предложения работать штатником на новостной ленте. Копошение людей с плакатами на площади и толкающиеся вокруг них менты не вызывают эмоций. Гораздо больше требуется поглощать отчетов путешественников, чтобы понять, как надо ехать.

Иногда ненавидишь способ, что тебя перемещает. Тяжело поддерживать разговор с водителем, когда душа требует уйти взором во флору, включить плеер. Бывает, мучительно долго не берут, хотя мы белые и пушистые. Мы как-то застряли в Ишимской долине. Все факторы были в нашу пользу, – медленное движение из-за ремонта, но мы стояли шесть часов днем. Покидая Новосибирск, застряли в Барабинских степях. Лупил дождь, а за сутки до этого мы загорали на пляже. За два дня не доехали до Омска. Там ночевали на вокзале, я одуревал от жара и простуды. Но время лечит.

Зима скоро уйдет в прошлое. Растает. Впереди – вновь Заполярье, и открыть Монголию и регионы, что далеко справа от Оби. Увидев фильм «Трасса Колыма: добраться вопреки», я решил пройти ее. Об этом мечтаешь, когда доминирует мороз. Берешь большой географический атлас и прокладываешь маршруты: куда-то в Магадан. Туда, где дикие горы, минимум людей, и бьется о берег холодная часть Тихого океана. Охотское море. Классический маршрут для автостопа, в общем. Ничего сложного – и много трудностей. Там же моя свобода.